«Говоруны» и «спорщики» теперь становятся «странниками» и «вопрошателями» - этакими благожелателями-на-показ, дни напролет вещающими о том, чем мы и сами нередко себя обманываем, полагая, что подобные вещи - и только они - нас формируют: о детстве, окружающей действительности, одежде, которую носим, последних известиях о войнах, болезнях и фондовых рынках, которые слышим. В определенном смысле такие явления и вправду делают из человека, того, кем он является, но в каждом из нас параллельно существуют гораздо более глубокие слои.
Уитмен разделяет беспокойство Генри Дэвида Торо относительно того, как легко жизнь поглощается тривиальными событиями, которые мы, однако, привыкли именовать «новостями». «Как только жизнь перестает быть сугубо личной, всякий разговор о ней вырождается в обычную сплетню», - пишет Торо в своем произведении «Жизнь без принципов». Мы едва ли можем встретить человека, способного поделиться известием, которое он прежде не вычитал бы из газеты или не услыхал бы от своего соседа – и что самое печальное: единственное отличие между нами и этим человеком в том, что ему довелось провести часок с газетой или с говоруном за чашкой чая, а нам – нет. Пропорционально тому, как все менее самодостаточной становится наша «внутренняя» жизнь, мы все чаще и отчаяннее становимся заложниками почтовых служб. Становимся зависимы о них, подобно тому несчастному, кто бродит с неисчислимым количеством писем в руках, преисполненный гордости от обилия эпистолярных собеседников, но не способный при этом услышать самого себя. И Уитмен в данном стихотворении цикла объявляет о своем желании услышать, прежде всего, самого себя, получить доступ к собственной «внутренней жизни», которую он называет тем, «что и есть Я».
Мы всегда окружены индивидами, которые желали бы «тянуть и подталкивать» нас в сторону собственных убеждений и интересов. Поэт признается, что и сам потратил годы, пытаясь прорваться сквозь «туман» разглагольствований «лингвистов и спорщиков»: тех, для кого язык – лишь средство искусственного усложнения жизни, попытка отстранения от нее, путем вовлечения во множество мелких дрязг, заполонивших существование большинства людей. Поэт же приглашает нас на встречу с собственным «Я», бытующим на более глубоком уровне сознания и не имеющим ничего общего с теми силами, которые нацелены на отвлечение нашего внимания от того, что действительно важно.
Уитмен словами рисует образ поэта, чей портрет был выгравирован на титульном листе первой книжной публикации «Листьев травы»: поэта в рабочей робе, со шляпой на голове, стоящего подбоченившись, удерживая читателя своим пронизывающим взглядом. Образ человека, чье Я «Стоит, никогда не скучая, благодушное, участливое, праздное, целостное», того, кто «Стоит и смотрит вниз, стоит прямо или опирается согнутой в локте рукой на некую незримую опору, Смотрит, наклонив голову набок, любопытствуя, что будет дальше». Все дело в том, говорит Уитмен, чтобы понять, как одновременно «и участвовать в игре, и не участвовать, следя за нею и удивляясь ей». В отличие от Торо, который ищет свое внутренне Я, отгородившись от себе подобных, предпочитая удалиться в пустыню, Уитмен – напротив, пытается постичь себя, тщательно изучая окружающие его городские реалии, участь растворяться в среде, одновременно находясь вне ее, участь «наблюдать и ждать», дабы дать себе время понять, что действительно стоит созерцания. «То, что и есть Я», он ищет не только в природе, но и в великом множестве людей, которых он встречает ежедневно, людей, которые в первую очередь будут оспаривать его право на осознание истинной величины того, чем является поэт.
—EF
i Стихотворные фрагменты цикла представлены в переводе Корнея Чуковского: Уолт Уитмен. Листья травы. М., Художественная литература, 1982.
