Повествование о военных летах продолжается: ныне поэт рассказывает о морском сражении между американским фрегатом «Бонхомм Ричард», под управлением командора Джона Пола Джонсона, и британским кораблем «Серапис». Известно, что прапрадед Уитмена служил под началом Джонсона, и семейные предания о нем передавались от поколения к поколению. На рассказы бабки по материнской линии и копию письма самого Джонсона к Бенджамину Франклину, бережно хранимую Уитменом, и опирался поэт при написании этого стихотворения.
Равно как битва при Колето и Готлиабе, описанная в предшествующей части, нынешнее сражение «в старину на морях», являет одну из вех территориального расширения и национального единения Соединенных Штатов, вершившуюся, по иронии судьбы, ценой потерь, смертей и разобщенности. История сея – панегирик смелости капитана Джонсона, выстоявшего там, где капитуляция казалась неизбежной, - но это и плач обо всех убиенных, кто «стоял вокруг», кого «взрывом разнесло наверху» - ведь и британская, и американская армии в этой битве потеряли более половины боевого экипажа.
Стихотворение иллюстрирует и то, как и насколько использует Уитмен при написании поэмы опыт и знания. Теперь он абсорбирует не только личные психологические и чувственные переживания, но и то, что поведали ему другие и что, в конечном счете, становится частью его самого, привнося не менее, чем результаты сенсуалистического постижения мира, каталогизированные им до селе. Истории такого рода – в сущности, тоже род чувственного переживания, ибо проникают в нас посредством ушей и, подобные визуальным эффектам, способны воздействовать на нас и, как следствие, изменять.
Потому-то Уитмен избирает именно тот тон повествования, каким мог бы говорить его прапрадед, рассказывай он нам эту историю. События, случившиеся до нашего рождения, влияют на нас через магию сказаний о них, как априори влияет на нас эволюция, - не испытанная на собственном опыте, но обуславливающая те формы, в которых мы нынче пребываем. Ведь всякая песнь о себе слагается из множества странных, причудливых и ужасных вещей: напрямую ли, косвенно ли – но пережитых.
Э. Ф.
Военные корреспонденты знают: конфликт порождает историю. Разруха и разобщенность ведут к смещению границ и реформированию исторически сложившихся социумов; сказания о сражениях: победах и поражениях, храбрости и трусости, несчастьях и триумфах - обуславливают нечто большее. Не случайно Гомер своей «Илиадой» (эпосом о великой войне) и «Одиссеей» (эпосом о возвращении домой великого воина) заложил краеугольный камень западной литературы: война, проверяя на прочность дух личности и нации, закладывает основы их будущности; повести же о войне обуславливают обычаи, нравы и даже психологию политических институтов каждой отдельной страны. Иными словами, всякая война составляет немалую часть нашего исторического наследия.
Битвы оказываются в фокусе уитменовского внимания в 34-36 стихотворениях, рассказывающих о мексиканской резне, истории морского сражения в Войне за независимость и неизбежных последствиях произошедшего. Как Гомер в «Илиаде», повествуя о цене человеческого гнева, считал нужным включить список кораблей и подробные ратные сцены, так и Уитмен не представляет «песни демократической сущности» без описания войны, которая, согласно Каузевицу, «есть продолжение политики иными средствами». По мере хронологического приближения к Гражданской войне – «эпицентра, средоточия всей моей карьеры», как писал Уитмен, тон повествования становится все более мрачным. Воспоминания о былых победах и невзгодах словно предвосхищают трагедию, и на сегодняшний день неотъемлемую от американской общности. Героизм капитана высвечивается на фоне жутких сцен кровопролития. Ничто не ускользает из-под пяты войны.
Быть может, самое трудное в такого рода повествованиях – выжить, дабы донести их до слушателя. Однажды в Ливане, где мы освещали конфликт в лагере беженцев, мне пришлось объяснять одной из журналисток причину моего отсутствия на контрольной точке (я решил прогуляться к морю, и солдаты, не разобравшись, открыли по мне пальбу а, схватив, учинили допрос). Не дослушав, журналистка перебила, воскликнув: «Завидую тебе – у тебя уже есть история».
Как и у каждого из нас, - мог бы добавить в этот миг Уитмен.
К. М.
Представьте себе историю, рассказанную кем-то, кто много старше вас, историю, случившуюся задолго до вашего рождения, но повлиявшую на вас не меньше, чем реальное событие из жизни. Насколько бы изменилась эта история, начни вы спустя годы рассказывать ее другим? Какова доля «истинно прошлого» сохранилась бы в ней - и какая доля «сугубо настоящего» была бы привнесена?